Основные претензии к конкурсантам Национального конкурса фестиваля — излишняя сентиментальность, однообразность тем, провинциальность и клишированность фильмов.
На прошлой неделе в «Порядке слов» состоялось открытое заседание экспериментального жюри философов национального конкурса. Задача теоретиков культуры и киноискусства заключалась в том, чтобы, как отметил редакционный директор журнала «Сеанс» и модератор встречи Константин Шавловский, понять, «о чем современное российское бессознательное через фильмы говорит с экрана».
Философам Драгану Куюнжичу, Йоэлю Регеву и главе жюри Михаилу Ямпольскому предстояло оценить 23 участника национального конкурса кинофестиваля «Послание к человеку». Изначально в конкурсной программе было заявлено 24 картины, но один фильм — «Варя» — был лишен прокатного удостоверения в России по политическим мотивам. Зрителям его показали после дискуссии вне рамок фестиваля.
В процессе обсуждения философы были настроены довольно критично. Среди ключевых претензий к конкурсантам они назвали излишнюю сентиментальность, однообразный подход к выбору тем, провинциальность и клишированность фильмов. Несмотря на жесткость суждений, куратор программы национального конкурса Ася Астафьева во многом согласилась с членами жюри. Для вас мы отобрали основные замечания и рассуждения философов:
Драган Куюнжич, член жюри философов:
Я все время пытался понять: чем отличается документальное кино от автоматического фиксирования реальности? И пришел к выводу, что в документальном кино существует разница между тем, о чем рассказывает фильм, и как это воплощается технически. В документальных фильмах должна появляться рефлексия, отличающая повествование от структуры картины. Но большая часть представленных фильмов отражает только плоскость реальности, а повествование не создает никакого напряжения.
Я не выступаю с оппозиционных или государственных позиций, но документальное кино, возможно, отличается от всего остального тем, что отвечает на политическое и идеологическое окружение. Существуют идеологические пласты, с которым документальное кино может бороться, полемизировать или иронизировать над ними, но режиссеры решили от этого отказаться. Их фильмы отражают какой-то сентиментальный национализм: глубина, снег, тайга, русский народ. А в обществе есть такие проблемы, с которыми режиссерам действительно стоило бы столкнуться.
Йоэль Регев, член жюри философов:
Основной интерес к этому опыту связан у меня с возможностью изучить коллективное воображаемое. Для большинства представленных фильмов характерна общая интонация: усталость, смиряющаяся с действительностью, нечто меланхолическое. После просмотра она стала для меня реальностью: она начинает тебя преследовать, врываться в сны, ты как будто начинаешь комментировать свои действия с этой интонацией. Я почувствовал, что от нее необходимо очищение, какая-то дезинфекция.
В нескольких удавшихся фильмах есть какая-то ироническая, риторическая, концептуальная, либо техническая разница внутри картины, которая создает художественно-документальное, живое время и рефлексию. А в остальных получается какая-то визуальная антропология: поставил камеру и она снимает без интереса.
В фильмах очевидна абсолютная деполитизированность в широком смысле — отсутствует конфликтное измерение реальности. Это приводит к монотонности и к созданию видимости, что в фильмах поднимаются какие-то проблемы. Эти проблемы тысячу раз уже были подняты, тысячу раз сформулированы, а здесь все то же самое воспроизводится в 1001-й раз.
Михаил Ямпольский, председатель философского жюри:
Я понимаю, что для нас отобрали лучшее из российского документального кино за последний год. К отборщикам у меня претензий быть не может, я им доверяю. Но мы вдруг видим какие-то устоявшиеся вещи, одни и те же пороки, одни и те же эстетические склонности.
В глаза бросаются сразу несколько таких очевидных моментов. Практически во всех фильмах кроме «Ямахи» не было больших городов — всюду представлена глубинка, какие-то умирающие деревни, изолированные места. Другой повторяющийся мотив — это люди, которые постоянно уезжают в некую «робинзонаду», которая читается, как бегство от социальной реальности в попытке спасти свое человеческое «я». Еще одна общая черта — это аффективная бедность, какое-то эмоциональное оскудение, унылая, меланхолическая обстановка. Тоска, конечно, — главная интонация этих фильмов. В «Ямахе», которая отличается от остальных, можно было хотя бы посмеяться.
К тому же, все они композиционно выстроены по открыточной схеме. Большое внимание уделяется местам, где происходит действие: тундра, тайга, пустыня, но это поразительно стертые места. Возникает ощущение, что пространство остается совершенно бессодержательным.
Эти фильмы провинциальны из-за использования в них огромного количества тематических и стилевых клише: переизбыток крупных планов, пейзажных панорам и выведение в фокус капелек и веточек становится невыносимым. Часто используется навязчивое и неприятное дрожание портативной камеры, которая изображает некую спонтанность. Абсолютно во всех фильмах раздражает фоновая музыка, которая вносит интонацию в то, что интонации не имеет. С помощью таких риторических дешевок начинают мобилизоваться смыслы, которых там нет, создается иллюзия смысла.
Когда ты выбираешь персонажа и за ним следишь, нужно чтобы происходила эволюция человека. Он должен войти в кадр в одном качестве, а выйти из кадра в другом. Что-то должно происходить. Но когда есть эта плоскость, когда первый кадр не отличается от последнего и внутри ничего не происходит вообще, тогда конечно нужны музыка, крупные планы, чтобы хоть какую-то псевдожизнь впрыснуть в эту монотонность.
Вообще, провинциальность российского искусства заключается в задушевности. Вся эта задушевность, эти «робинзонады» подвергаются очень жесткой критике, например, в фильме «Церемония», где есть артист смерти, дрессирующий и учащий служащих крематория быть душевными. Там, где наступает смерть — там и наступает царство задушевности, наступает та самая искусственная задушевность. Второй фильм, который идет против этих клише – «За счастьем». Там главный герой уезжает на Кавказ к людям, которые живут полной «робинзонадой» и идиллией, которая постепенно выворачивается в ад. Создатели двух этих фильмов настолько отталкиваются от господствующих в российском документальном кино интонаций, что ты начинаешь видеть, что их тошнит от тоскливой задушевности, которая царствует в подобном кино.
Во многих картинах есть еще такая вещь, как псевдоэмпатия: дать крупный план старика, показать его морщинистые руки. Когда все 23 фильма такие, это тошнотворно. Начинает казаться, что гуманизм — самое худшее из возможного. Он не позволяет увидеть ситуацию такой, какая она есть. Для того чтобы ее понять, надо немножко от нее отойти и взглянуть на то, что происходит, тогда возникает более сложная конфигурация вещей. А псевдогуманизм «сдирает» сложность, подменяя ее клише.
Когда все снимают одно и то же и все снимают одинаково, это вызывает тревогу. Ошибочно считать, что если жизнь тосклива и однообразна, то и в кино она должна отражаться тоскливо и однообразно. Искусство — всегда способ интенсификации жизни. Если искусство будет разжижать жизнь и доводить ее до еще большей монотонности и тоски, то оно будет абсолютно никому не нужным.
По итогам решения философского жюри лауреатами национального конкурса кинофестиваля стали два фильма — «Ямаха» Инны Омельченко и «Церемония» Елены Ласкари.
Источник: «Послание к человеку», 11 октября 2015 года.
