О побеге из города в другой город, о правде и безалаберности, о том, как не быть тёлкой в компании пацанов, об ответственности и о любви к русскому языку размышляет одна из самых востребованных авторов российского кино.
Она снимает чёрную, почти казачью шапку, серое, по моде мешковатое пальто, под которыми обнаруживается хрупкая девушка в чёрной кружевной кофте и мини-юбке с романтическими складочками. «Я люблю быть взлохмаченной», — говорит Люба, тем не менее, доставая из сумки расчёску. В ноябре она произвела неизгладимое впечатление на казанскую публику лекциями по сценарному мастерству и фильмами, снятыми по её сценариям. Не только на казанскую — на голландскую, чешскую, московскую… Российский Forbes среди десяти важных фильмов 2014 года называет три, над которыми трудилась сценарист Люба Мульменко: «Ещё один год», «Как меня зовут», «Комбинат “Надежда”».
Паб в самом эклектичном районе старой Москвы. В трех шагах от Маросейки, в километре от Кремля. Любе нравится, что сегодняшним воскресным вечером здесь пусто. Здесь пусто, зато в фильмах густо. Густо замешенная городская суровая жизнь.
— Мы можем поговорить о фильме «Комбинат “Надежда”»? Действие происходит в Норильске, городе необычном, отрезанном от материка. Я была в Норильске и меня он потряс. Столько денег, столько никеля, олигархов, производственных запахов, девушек из солярия. И какая-то перманентная разруха. Как вы достигли такой достоверности в художественном кино?
— Это выдуманная история. Когда режиссёр ко мне обратилась, она уже знала, что хочет сценарий именно про Норильск, хотя никогда там не бывала. Она выбрала этот город, потому что в нём трудно жить и оттуда технически трудно уехать. Там нет железной дороги, а только воздушное сообщение. Но те немногочисленные авиакомпании, которые туда летают, устанавливают очень высокие цены. Во Владивосток проще улететь, чем в Норильск. Ещё можно летом в короткий период на пароходе добраться по Енисею до Красноярска. Это была наша рабочая история — история о попытке выбраться из города. Мы приехали в Норильск за год до съёмок, совместив выбор натуры, объектов и проверку сценарных обстоятельств, которые мы сочинили по итогам интернет-сёрфинга, с опорой на контент норильских пабликов, то есть на тексты, фото и видео самых норильчан. И Норильск нам подошёл, наша гипотеза подтвердилась. Правда мы всё-таки внесли правки в сценарий, потому что там были какие-то глупости. Например, мы думали, что все жители Норильска поголовно едят оленину.
— Вы помните ваши первые впечатления?
— Понимаете, я много ездила, видела много промышленных городов, тундру, но в Норильске всё, что построено людьми, выглядит странно. Это местами похоже на города-призраки, где стоят брошенные многоэтажки с голыми окнами. Как я поняла, поначалу строители не учитывали местные особенности — вечную мерзлоту, — и дома разваливались, некоторые просто падали. Потом они приноровились строить новые безопасные дома, но ранние постройки в основном в руинах. Потом в Норильске нет деревьев, то есть вообще. Это тоже странно. И ещё они дома раскрашивают в яркие цвета — в жёлтый, в красный, в голубой. Чтобы жить было веселей. Но из-за запредельных зимних температур им приходится каждую весну делать генеральный ремонт города. Заново красить фасады и асфальт класть.
— Но, несмотря на внешние обстоятельства и драматическую ситуацию героев, люди-то в фильме все хорошие. Не плохие.
— Потому что их на самом деле нет на свете, плохих. Если не брать клинические случаи, когда одни люди едят других людей. Человек иногда хороший, иногда плохой. И если за время фильма получается показать и то, и другое — это хорошо, это то, с чем мы имеем дело в жизни. Что касается «Комбината “Надежда”», на самом деле обстоятельства норильские, конфликт норильский, но типажи я держала в голове пермские. Я родилась в Перми, я там жила до 25 лет и именно от своих пермских знакомых отталкивалась в сценарии. Это такие универсальные стратегии поведения 18-летних провинциалов, в том числе речевые («Комбинат “Надежда”» не получил прокатного удостоверения из-за нецензурной лексики. — КФ). Мы показывали фильм в разных провинциальных городах, и ни у кого не было впечатления, что это такие специальные северные пацаны.
— Получается, что фильм немного про вас? Где же вы там?
— Я скорее говорю сейчас про речь и систему ценностей. В отличие от главной героини у меня никогда не было страшных конфликтов с женщинами. Все мои драмы, если они случались, были связаны с мужчинами. Но модель отношений внутри компании, когда главная героиня с парнями общается как свой пацан, — это мне очень понятно. Мне в 18 лет было очень приятно, что я прохожу для своих друзей-парней не по разряду тёлок.
— И чем закончилась для главной героини эта история? Не сказать, что отлично.
— Мы с режиссером решили, что человек, чтобы выбраться из города, должен совершить страшный поступок. И тут мы вошли в противоречие с классической драматургией — когда герой совершает преступление, он должен получить свою кару, она как бы отложена и мы ждём, когда и как она настигнет героя. А тут его кара в кадре не настигает. Мы просто решили дать Свете уехать, нам показалось, что это будет взрослый финал, без попытки облегчить зрителю понимание, что бывает с дурочкой, которая совершила убийство по неосторожности.
— Хм. Возможно, она бродит где-то здесь, заглядывая в окна заведений. Насколько для вас важно понятие «подлинности»?
— Я не могу писать о том, чего я не знаю. Тут мне предлагали писать коммерческий сценарий про сёрферов. У меня сразу рефлекс условный — надо ехать в экспедицию туда, где сёрферы, и быть с ними. И тогда, возможно, я смогу ответственно о них написать. Если бы я взялась сочинять о сёрферах по мотивам роликов в интернете и просто наших коллективных стереотипов, я бы просто стала еще одним человеком, который умножает штампы.
— Одна пожилая женщина, очень мудрая еврейка, попивая коньяк с моим отцом, говорила (а я подслушивала): «Ну зачем мне смотреть эти советские производственные фильмы, я и так всё знаю. Мечты хочется, а не правды жизни».
— Вы что, предлагаете всё документальное кино отменить?
— Я про художественное кино говорю. Как далеко вы готовы пойти в подлинности?
— До той степени, которая необходима, чтобы рассказать историю. Я думаю, что это вообще какая-то провальная стратегия — постоянно думать о своей миссии: как зритель будет смотреть и что он подумает. Бог знает, что он подумает. По-моему, единственное, что должен делать автор, так это быть страшно заинтересованным в своей истории. Я верю, что эта заинтересованность может быть заразительной, что если ты сам максимально взволнован, это может взволновать других. Я вовсе не против кино ради удивления. С самого начала в кинематографе было две линии — удивление и узнавание. Но я думаю, что даже «Санта-Барбару» смотрели ради узнавания, а не ради удивления. Когда лирическая героиня переживает в мелодраме несчастную любовь, зритель себя с ней идентифицирует. Вы видели, как тётеньки смотрят эти сериалы? У них как будто каждый вечер телемост с ближайшими родственниками: «Ну что же ты, Мария, что же ты не пошла к нему, дура!». Нам иногда говорят некоторые щепетильные зрители, что в «Комбинате “Надежда”» реальность показана слишком жестко и бескомпромиссно, хотя мы наоборот старались не педалировать ужасы Норильска. Настоящие норильчане это видят, конечно. На «Кинотавре» в Сочи к нам подошла пожилая семейная пара. Это оказались родители шоумена Александра Реввы из КВН, они из Норильска. Они сказали: «Очень хорошее кино, но что же вы так мягко всё показали, почему не показали наркоманию?».
— Вы согласны с тезисом, что сегодня киноискусство ушло в сериалы?
— Просто сейчас сериалы перестали быть низким жанром. Но я не в тренде, я чуть-чуть смотрю, по одной серии поработивших людей сериалов: «Теория большого взрыва», «Безумцы», «Доктор Хаус»… Для меня как для зрителя и производителя самый приятный ритм просмотра — полный метр. Я люблю проживать жизнь за два часа. Я не хочу, чтобы дальше произошёл перерыв и потом снова была жизнь, следующая порция. Это как компьютерные игры, в которые я начала играть в 15 лет, но на четвёртый день мне стало жалко времени. Сериалы как-нибудь без меня обойдутся, их и так смотрит много людей.
— А почему все ваши режиссёры — женщины?
— Первые три режиссёра, которые ко мне обратились, оказались женщинами. Ничего гендерного тут нет. Я вообще искренне не вижу причин отдельно думать о мужчинах и женщинах. 2014 год критики объявили годом женского кино, а следующий год будет наверняка мужским годом. Многие режиссёры-мужчины как раз закончат свои фильмы, которые в 2014-м были на стадии производства.
— Тогда обратимся к пубертату. Ваши герои даже в 25 лет похожи на бородатых подростков. Дядечки-дизайнеры, девочки-дизайнеры. А сексом занимаются как в кампусе.
— Вы про фильм «Ещё один год»? Про секс — это не ко мне, я в ремарках хореографию не расписывала… У меня просто: «занимаются сексом». Сегодня невозможно понять — кому 20 лет, кому 30. Все страшные инфантилы. Я, честно говоря, подустала от «пубертатных», как вы говорите, сюжетов.Хочу для разнообразия написать про взрослых. Есть, например, одна история про 40-летнего мужчину, который мечется между женой и любовницей.
— Был такой фильм Рязанова «Осенний марафон»…
— Фильм, который я задумала, гораздо более издевательский. Нет, у меня все будут очень серьёзно к себе относиться, а я к ним нет. Все будут немного придурками.
— А как стать таким классным сценаристом, как вы? Вы журфак оканчивали?
— К счастью, я училась на филфаке. Журфак — это кошмар. Я всегда хотела быть преподавателем, бесконечно говорить с людьми о жизни. Я хотела быть пионервожатой. Но отчетливее всего я хотела быть писателем. Лет в семь я решила так.
— И всё это происходило в Перми?
— Я родилась в Перми. Мама и папа родились в Перми. Дед был крымским татарином и был сослан в деревню под Белой Горой, это такое место, где стоит монастырь. Бабушка из Саратова. Бабушки и дедушки все поголовно врачи. Причём там большой разбег: нейрохирурги, патологоанатомы, эпидемиологи, гинекологи…
— Вы помните момент старта, драматургического старта?
— Я очень безалаберный человек, никогда ничего специально не организовала. У меня был ЖЖ, я там вывешивала тексты, меня читали совершенно незнакомые люди из разных городов. Однажды моя подруга по переписке, журналист и драматург Саша Денисова сагитировала меня написать пьесу и отправить на конкурс «Любимовка» (ежегодный фестиваль молодой драматургии. — КФ). Я не очень много пишу. Не люблю много работать. У меня нет нормы выработки, она появляется, когда есть жесткий дэдлайн. Я думаю, что если бы я фигачила в стол тексты лет пять, это заставило бы меня как-то проанализировать результаты. А так, соотношение затраченных усилий и результатов нормальное. Я вообще думаю, что это вредное занятие — слишком много думать про себя. Ты можешь нарушить свою судьбу, если будешь бесконечно рефлексировать.
— Какие вызовы времени для вас кажутся важными сегодня?
— Если идет одна война, то может начаться другая. И я боюсь, что страна закончится. Но я думаю, что говорить со мной об этом безответственно. Я не должна и не хочу умножать ад. Я принципиально не пишу на Фейсбуке про политику. Чем больше людей будут чувствовать себя нормально, тем дольше мы протянем.
— Вот есть эта длинная стойка в полупустом пабе, кого бы вы хотели здесь видеть сейчас на самом деле? С кем выпить?
— Со сценаристом Александром Родионовым — правда, он пьёт, только чай, кружек по шесть мы с ним любим. С драматургом Максимом Курочкиным. Я люблю Юрия Арабова (прозаик, поэт, сценарист. — КФ), очень хочу с ним познакомиться. Мертвых тоже можно называть? Интересней всего с теми, кто жил сильно давно. Тогда с Пушкиным, я очень люблю Пушкина, он лучше всех. Он любил русский язык, и он смог его двинуть. Он был наглый и веселый. Самое наглое у Пушкина — это «Гаврилиада», наверное. Писатель Платонов меня сильно волнует. Александр Башлачев и Егор Летов. Я вот тут посмотрела фильм «Здорово и вечно», который, наверное, в меньшей степени фильм, скорее, видео-арт для медитации. Я плакала три раза. Да много с кем круто было бы выпить — главное, чтобы мы выпивали на русском языке, иначе коммуникация будет не абсолютной. А я — за абсолютную коммуникацию.
Текст — Лена Упорова
Фото — Миша Колчин
Источник: Журнал «Карл Фукс», публикация «Люба в городах», 15.01.2015
