Ольга Привольнова: «Вот люди, вот поезд, и что нам вместе дальше делать»

Moskva_Vladivostok_Olya

«Мы сели в поезд Москва- Владивосток, чтобы проехать по самой длинной железной дороге в мире — Транссибирской магистрали. Почти 18 600 км в пути, 90 городов, 12 областей, 5 краев, 2 республики и 1 округ за две недели».

Дмитрий Брусникин, режиссер, театральный педагог, преподаватель в Школе-студии МХАТ

Первого февраля 2016 года  актеры Мастерской Дмитрия Брусникина, студенты первого курса Школы-студии МХАТ вместе с драматургами Андреем Стадниковым, Александрой Лебедевой, Еленой Шабалиной, Сергеем Давыдовым и режиссером Юрием Квятковским отправились в двухнедельную экспедицию на поезде Москва-Владивосток. Целью стали – истории попутчиков для нового спектакля. Вместе с «брусникинской» группой по Транссибу проехала и документалист Ольга Привольнова («Маленький принц», «Звизжи», «Оазис»). Ее фильм – эксперимент над экспериментом. С Ольгой поговорила  Ксения Гагай.

Ольга: У меня 400 часов материала, шесть жестких дисков, и я не знаю пока, что с этим делать (смеется).

Ксения: Ты как попала к «брусникинцам»?

О: Мне позвонил продюсер, сказал, есть такая идея, поехали с нами. Они видели «Звизжи» мои, «Маленького принца» видели. Меня свели с Брусникиным Дмитрием Владимировичем.

К: У вас была какая-то договоренность?

О: У нас была очень крутая договоренность, которая состояла в отсутствие договоренности. Я ничего не знала про проект, и вот Дмитрий Брусникин позвонил накануне и сказал: ты едешь с нами, я сказала: еду. Ну тогда давай попозже как-нибудь созвонимся. Мы так и не созвонились. И я поняла, что мне можно делать все. Потом уже – главное, в чем мы сошлись, что этот фильм не должен обслуживать саму идею – брусникинцы едут собирать вербатим. Это не корпоративное видео. Он сказал: ты делай все, что хочешь, у тебя есть такая возможность проехать с нами по Транссибу.

К: А замысел самой экспедиции, как все это выглядело?

О: Вообще там серьезный замысел. Новые студенты мастерской Брусникина Дмитрия Владимировича отправились в путь по Транссибу, чтобы брать вербатим в течение 14 дней для нового спектакля.

Это выглядело поначалу так: в течение дня ребята разбредаются по поезду в поисках героев, причем часто выбирают одних и тех же, что неизбежно, потому что народу в поезде было не так уж и много. У нас было два плацкарта, три купейных вагона, СВ и ресторан. И тогда ребята шепотом: «Слышали, там монашка в плацкарт села, она моя! Да она еще пальто не сняла! Да, но я уже с ней договорилась!» Это была своего рода игра даже что ли..но и им-то всего по 17-18 лет.

Понятно, что приятней жить, наверное, в купе, но собирать материал все-таки удобней в плацкартном вагоне, с кем-то чаек попить, кому-то матрасик подать, элементарно проще вступить в диалог, когда ты толкаешься с людьми  в одном пространстве. Многие из них не признавались, что выполняют задание, и подкладывали диктофон незаметно.

Была проблема с этическими моментами. Многие считали, что используют людей. Ну это, собственно, как у нас у всех. Имею я или не имею право? Кто я больше: режиссер или человек сочувствующий?

Каждый вечер они приносили свой материал в вип-вагон, где был Брусникин, где был Квятковский. Они либо просто читали, либо пытались вживаться в образ человека, персонажа. Им говорили: «Нет, не пойдет. Где история?». Плюс ехали драматурги, которые потом эту пьесу должны будут написать. И они тоже отбирали, например: «Интересный персонаж, но нет истории». Не нужны были какие-то философские штуки, из них не сделать истории. Многие ребята не могли этого осознать.

Дмитрий Брусникин со студентами. День четвертый

Дмитрий Брусникин со студентами. День четвертый

 

К: Тридцать человек. И сколько историй?

О: Каждый брал по несколько персонажей. Где-то больше ста историй и персонажей. Еще некоторые высаживались, выходили в Улан-Уде, в Уссурийске, в Иркутске. На обратном пути мы их подбирали.

К: Все эти люди они как бы и через тебя прошли?

О: Да, я снимала все. Я снимала как работают ребята и что с ними происходит. Мне было интересно находиться внутри этого эксперимента, внутри замкнутого пространства, когда  им и мне нужно найти человека, который почему-то влечет.

А еще они же все врассыпную. Их 30. И тут я должна принять решение – за кем мне идти. С кем мне интересно находиться. У меня работал только один принцип: максимальное прислушивание к себе. Исходная точка все равно ты сам. Я снимала много и тех, к кому даже не подходили ребята. Были такие, которые отворачивались от камеры. А потом между нами что-то происходило, они просили совета или номер телефона даже, позвонить, поговорить.

Замкнутое пространство круто всех расчехляло, и ребят в первую очередь. Если бы я взялась снимать их в родной среде, в театре, мне бы потребовалось полгода, наверное. Хотя, конечно, я ни за что не скажу, что вот как я всех за две недели взяла и почувствовала, нет, не так, просто стало многое открываться. Через три-четыре дня появилось дикое давление. Люди все те же. Они уже всех окучили. Новых нет. А в конце дня  в любом случае нужно нести новый вербатим, они понимают, что им самим это надо, для того и поехали.  Был кусок дороги, когда одна-две станции на километры дороги, а значит никаких новых пассажиров.  И тут я физиологически почувствовала вакуум. Пространство сужалось. И это было и кинематографично, и страшно, и вообще больше, чем кино и все, что мы себе представляли. Началась настоящая работа. Работа внутри каждого из нас, я думаю.

К: Не было ощущения абсурдности происходящего и своей роли в этом происходящем в том числе?

О: Я понимала, что на меня свалилась какая-то блажь и счастье. У меня шесть вагонов героев, включая вагон-ресторан. И им некуда от меня деться. Помимо этого у меня есть еще 30 героев-студентов, которые уже согласились априори, что я буду их снимать. Есть проводники на редкость понимающие, которые начинали пылесосить, а я им: извините, у меня брак по звуку, тут же извинялись, и говорили, ой-ой, лучше я подмету. Когда ты еще дождешься таких условий? Когда попадешь к машинистам в локомотив? Я от Читы ехала в локомотиве. Это была ситуация, когда тебе содействуют все. Все уже спродюсировано. У меня было постоянно такое ощущение, что мне все дано, бери. И я не имею права это профукать. Максимальная ясность в голове.

И главное было не свалиться от того, что ты по 18 часов держишь камеру. Вот я сейчас с тобой разговариваю, и вот эти пальцы (показывает руку) у меня онемевшие, хотя прошло уже три дня, как я не снимаю.

Вербатим. В процессе. День седьмой

Вербатим. В процессе. День седьмой

 

К: А были люди, которые зацепили тебя сильно, прямо таки твои?

О: Да, и мне кажется, что я многих героев сделала именно героями в процессе съемки. Я уже точно знаю, что они войдут в фильм. Причем некоторые из них не смогут стать героями ребят, потому что есть разница в театральной и киношной специфике.

Я однозначно возьму одного зэка, и не из-за того, что он просто колоритный персонаж, нет. Он был в каком-то таком четком и ясном состоянии сознания. Он говорил медленно, мало, но очень четко. Как будто бы за то время, которое он сидел, отвалилось все лишнее. Он ехал к девушке, к Юлии, которая его очень поддержала, она не была официально его девушкой, они познакомились через соцсети. Сказал: «Да, я заеду к родителям, но родители приемные, мы не общались последние семь лет, да и что со мной общаться, я плохой человек». То есть ты вдруг встречаешь человека, который говорит: я плохой человек. «С детства сидел. Первый раз в тринадцать за кражу, потом в 15 за наркотики, потом за убийство. И с детства я плохой человек.  И я хочу найти человека, который сможет найти во мне что-то хорошее». Он ехал за семьей. Ему 34 года. Вышел где-то под Иркутском.

Потом монашка из Польши, которая живет в Благовещенске четвертый месяц. Есть уникальная история, ее никто не взял из ребят, эти герои ехали очень мало. А я понимаю ,что иногда материал можно взять и за 20 минут…  Ехала мама с дочкой. Они ехали в больницу проверять сердце девочке девятилетней. Ничего страшного не обнаружилось, никакой завернутой истории для спектакля не было. История оказалась чисто кинематографической. В том, как эта мама выглядит, в том, что ей нет еще тридцати, в том, как она немногословно выдает информацию, и как она почти в конце пути сказала: «А знаете, я давно думала уйти от мужа, и вот мы уехали 300 км от дома, и я набралась храбрости и сказала мужу, что я от него ухожу». А у нее две дочки. «А потом он позвонил и сказал, что куда же ты, не уходи». И я понимаю, что я снова к нему вернусь. Хотя я особо от него еще не ушла». Она работает кладовщиком на складе, у нее очень тонкие черные от черной работы пальцы. Она худенькая, и, наверное, симпатичная, но она дико измотанная, серого цвета, с утра до ночи работает на складе. А ее муж не работает, он творческий, поет в местном ДК песни группы «Руки вверх». Старшей девять, младшей шесть. И вот эта вот штука тотальной невозможности что-то изменить. Впервые они уехали из дома за девять лет, и тут она решилась, и тут же осеклась. И она серого цвета, моложе меня на пять лет.

Эту историю невозможно передать в театре, по крайней мере, я не знаю, кто из студентов смог бы передать ее голос, в котором какое-то такое смирение. Она говорит тридцать слов. Но в них обреченность. И ты все понимаешь. Причем все это время они с дочкой шутят, дочь заплетает ей волосы, говорят, как бы ни о чем.

И все тогда совпало: и то, что вечерело, и то, что они  сидят в одинаковых шапках, и то, что оделись они раньше времени, потому что поезд запаздывал, и они уже сидят такие парятся, и то, как она мне в конце говорит: «Как же важно иногда поговорить с чужим человеком, я ни с кем не могу больше поговорить». Хотя мы особо не разговаривали. Я прям долго отходила от этой встречи.

К: Это было самое сложное?

О: Тяжело было «отходить» от героев и от их историй. И я ребят понимаю, какие ломки с ними происходили. Они семнадцатилетние слушают истории про убитых сыновей, войны, разводы, аборты. Это серьезная эмоциональная работа – переключаться с одной истории на другую. Чик – и ты разговариваешь с кондитером, которому отрезало полруки, чик – многодетный отец. И это же не просто опросник. Здесь же нужна полная включенность, ты внутри ситуации, степень твоего участие не меньше, чем героя. В какой-то момент ты понимаешь, что вот эта история тебя подкашивает. Понимаешь, что тебе нужно побыть одной, в купе, потупить на вид из окна, отойти. Камеру я клала, когда понимала, что перестаю чувствовать людей, когда я не знала что снимать, а это первый звонок.

День 11

День 11

 

К: Ты часто выключала камеру? Или как у тебя было? Не было ощущение, что сейчас ты снимаешь все подряд и не можешь остановиться?

О: Я снимала почти без перерывов. И не потому что, я «поливала» все подряд. Там же по-другому. Ты сидишь в плацкарте, ты разговариваешь с человеком, ты зашел, ничего не ожидая, например, что тебя встретит старик, прослуживший всю жизнь китобойцем. И его жена с болезнью Паркинсона. И вдруг они начинают говорить какие-то вещи, ты понимаешь, что ты сейчас из этой ячейки плацкартной уйти не можешь, вскрываются какие-то важный вещи. Эта история с тобой что-то делает. И я смотрю на эту девочку-студентку, которая мило пришла брать вербатим, и она рыдает. Смотрю на своего второго оператора и понимаю, что она не может снимать, нужно вытереть ей слезы. Что происходит? Что мы бабушку с трясущимися руками не видели? Дело в другом. Тебе хочется слушать то, что она рассказывает, ты бы и без камеры оттуда не ушел, слушал. Для меня это главная проверка.

Ну вот, а рядом тайванец, который едет с Атласом России 1995 года, где еще есть СССР и Югославия, он кадрит женщин, не зная ни слова по-русски, и только с ним эпизод заканчивается, как вваливается хоккейная команда «Мечта». Все странным образом цеплялось одно за другое. Мне нужно было только поворачивать камеру.

К: Многие отказывались от съемки?

О: Были такие люди, которые говорили, мы перестанем говорить (с ребятами, студентами), если нас будут снимать. Я понимала, что первоначален для меня их вербатим, их задание, а свой фильм в данной ситуации я ставила на второе место. Этот момент я для себя отслеживала. В 85 процентах случаев, люди позволяли себя снимать, если даже сначала отказывались.

Нельзя было военных снимать. Был один сапер, Стас Михайлов его звали, он выпивал с разухабистой женщиной, которая сказала, снимай меня, сколько хочешь, а его нельзя. И он так и остается за кадром, хотя там очень крутая история.

К: А ты знаешь уже, где конец?

О: Когда задана форма, вроде бы проще. Мое начало Москва – мой конец Москва. Но я, снимая еще, поняла, что концом будет не само возвращение, скорее тема, на которую мы вышли. Вот люди, вот поезд, и что нам вместе дальше делать. Такая форма. А дальше много всего важного поднялось, надеюсь, не только для меня важного. У нас было огромное искушение поставить в нашем купе (имеется в виду купе съемочной группы) гоу-про, чтобы писать все разговоры. Эксперимент внутри эксперимента. Крутые вещи с нами происходили. И туго было, и не до конца понимали, тяжело ковыряли друг друга.

К: Дорога – жесткий инструмент.

О: Вскрывает все, да. Если бы мы поставили все-таки гоу-про, поразились бы собственной нестабильности, насколько нас колбасило. Но надо было держаться до последнего (смеется). Я очень рада, что была не одна, что снимали и занимались звуком, светом мои друзья, нас всего трое было. Даниил Родионов, тоже из нашей школы Разбежкиной. И я понимаю, что, может, им даже сложнее было – я же не сплю, падаю ради своего фильма, получается,  даже не замечаю, что рука давно онемевшая. А ребята изначально взялись именно помогать, то есть они выкладывались ради идеи, дружбы, не знаю чего еще. И все-таки иногда амбиции просыпались у всех, ух…Это мощный опыт во всех смыслах.

К: А, кстати, ты показывала материал в процессе команде Брусникина?

О: Нет. И вот сейчас мы встречались, (с Д.В. Брусникиным) он очень деликатен. Не требует  внести никаких коррективов, да и вносить-то особо некуда… Посмотрим, что Дмитрий скажет, когда посмотрит первую сборку. Но пока он деликатен. Если он меня позвал, значит, он мне доверяет. Хотя с чего бы? (Смеется)

Премьера нового проекта Мастерской Дмитрия Брусникина запланирована на сентябрь 2016 года. Площадкой-партнером станет Центральный дом культуры железнодорожников, спецпоказы пройдут на одном из московских вокзалов.

Хотите учиться в Школе документального кино и театра? Программа обучения