Если у вас пониженное давление, откройте рот и говорите, а великая тетрис-философия подтверждает, что на высоких скоростях ты рискуешь накидать кучу разномастных фигур невпопад. Перед тем, как самолет улетит без меня, я не сомневаюсь, имя мое пару раз прогремит искаженным, с эхом и пришепетыванием, голосом по гулкому аэропорту.
Сопереживать людям мне как-то раньше не удавалось, поэтому начала я с вещей. В комнате висела деревянная птица, лежал плюшевый лев, мышь, мамонт, на нем — змея. И каждое утро начиналось с урока сопереживания и общительности. «Доброе утро, птица! Доброе утро, лева!» и «Ой, простите!», когда слишком резко гладила их по загривку. Дебильней и не могла начаться моя жизнь — учиться быть с кем-то в диалоге, общаясь с деревом, плюшем, ватой и яркими лоскутами.
И вот когда я прощаюсь с домом надолго, я его вымываю с чердака до подвала, проходя мимо дверных проемов, я глажу дом. Так однажды в воскресенье мужчина с пузиком и панамой с видами пальм выбежал из подъезда многоквартирного дома. Он заперся в собственной машине и, не повернув ключ зажигания, начал ласково гладить руль, и крутить его из стороны в сторону, видимо, представляя, как хорошо будет уехать из дома завтра, по многочасовым пробкам послушать радио, подумать о чем-нибудь в одиночку.
В силу то ли молодости, то ли непроходимой глупости, я страшно боюсь смерти! Мои встречи с ней — это как сначала подумать, что в людях всё одинаковое и поверить в это на миг, а потом увидеть резко, что ты общаешься с подлецом, или с хитрецом, или не пойми чего, да он педофилом может оказаться! (нет, все случаи положительные и так бросаются в глаза, за исключением тех случаев, когда замутняются вследствие слишком близкого общения с человеком). Хей-хо, думаю, да нет большего подлеца, чем я, как можно было доесть подушечки с шоколадной начинкой, которые ты так любишь! И в голове вот этот маленький рахитичный ангел, воспитанный на внимании к мелочам, слабым голосом пропоет: «Грееееех!». Это существо понятно откуда притопало. Эй, ты там, не лопни приучаться протирать пыль, по очереди приподнимая статуэтки — мелкие сувениры и по глупости подаренные фигурки, обводя круг за кругом тряпкой пыль.
Какие голые люди! Какие голые лица! В районе пьяниц и эксгибиционистов мы сидели с орлицей молодой, точнее с А., на перевернутом дереве возле заросшего пруда. Был такой час, когда летний вечер окрашивает все в синие тона, но еще светло. На противоположной стороне пруда появился мужчина, снял плащ и остался только в трусах и черных чулках в сетку. Из карманов деловито достал туфли на шпильках и переобулся. Классические мужские ботинки положил в приготовленный пакет, свернул его и, будто клатч, зажал подмышкой. Мужчина стал на колени посреди кустов и начал бить себя по заднице, потом душно и громко мастурбировал. А. закричала ему, заинтригованная моими пояснениями: «Слушай! Подойди поближе, я ничего не вижу!» Мужчина захохотал, игриво прикрывая рот рукой, сквозь заросли пробрался ближе, шпильки утопали во влажной земле. Через десять минут он захлопнул плащ, переобулся и исчез на одной из тропинок.
Заражаюсь от идей. Слушать, читать, а потом жить обдумывая, размышлять. Люди-зануды ходят, люди-одиночки, люди-киношники гудят: с режиссерами как прекрасно провести пару часов, обменяться своими занудствами, показать дорогу до пыльцы, старших слушать, совершать этот вечный обряд превращения в пчелу, слушать музыку роя.
Узнавание людей, похожих чем-то на тебя, так же стопроцентно, как когда чуешь домашних мальчиков, от которых за километр стиральный порошок и пар от утюга; девушек юных, на платформах и со всеми цепочками на груди, с вымытыми волосами, которые пахнут приторно-цветочно, всем ароматным сразу — такие девушки на юге на первом свидании, там и природа пытается превзойти себя, быть ярче яркого, лишаясь меры и такта.
Копятся смазанные видео отцов и их маленьких дочерей, хотя первые два раза не замечаешь, как часто вычленяешь их из толп в метро, на пляже, в городе. Это как, мне изменяет память.
Так с Аляски исчезают коренные народы, так истощаются жизненные силы — так, должно быть, чахнет человек, лишенный интереса к жизни. Осуждая тех, кто бездумно бросается в объятья другого, бросается в забытье сект и иегов, идей и картин, детей и бытовых мелочей, я осуждаю себя. Пока впереди стоящие покупатели кухонных половников на деревянной подставке пытались выяснить, каким образом действует 25-процентная скидка и что им все равно, что сменился хозяин и половину персонала уволил, а скидки убрал, он требует заявления, я пыталась только вообразить, зачем в выходной день стоять и полчаса играть чиновника по качеству, может, он не снимает рабочий костюм и все выходные мучает жену и детей тем, по каким нормативам должна быть расставлена обувь в прихожей, что сегодня мы будем куриный бульон и обезжиренный йогурт, потому что его дети — спартанцы, и сейчас уже пора бежать, а может, он расслабляется и вспоминает о чем-то, давно пережитом, чего не найти, имея на плечах целую семью, только когда хлобыстнет вечером чего-нибудь.
Всматриваясь в старые фотографии, я жадно ищу вещи в руках, свидетельства тактильного контакта человека, уже не живущего на свете, с предметом. Все эти привычки, которые так странно порой через тучу лет вспомнить — четки, раскладывание пасьянсов, спички, прикосновение к ручке любимой кружки — а через это все воспоминания, звуки и мысли в тот момент. Перед экзаменами в школе всех охватил прямо научный интерес к статье в стенгазете — если жевать арбузную жвачку во время подготовки к алгебре, а потом на контрольной такую же жвачку положить в рот — будет ли возвращение всех формул в голову?
Так вот, сто лет назад ты что держал, а зачем ты хранил зеркальце в заднем кармане штанов.
И если мне суждено стать первой женщиной-киборгом, бессмертной среди бессмертных, которая еще помнит те времена, когда людской поток не знал конца, тогда я скажу, что сейчас девочки стали ходить с резинками для волос в виде флюоресцентных пружинок, что в девяностые были радугой-гармошкой. Это аскету нужен набор из десяти предметов, а в начале двадцать первого века изобретаются новые предметы, без которых было не так уж и плохо, но теперь тайным партизанским путем ты смотришь, какой цвет больше нравится человеку — ведь вот, на кисти бирюзовый, зеленый или персиковый. Как грубо обходятся торгаши с женщинами! Наверно, больше пяти лет назад началась такая история, когда женщинам нашептали: смотри, ты сможешь соревноваться со своей подругой по количеству металлических кубиков на запястье, и те ринулись; забытая было страсть девушек моего поколения собирать открытки, календари, наклейки — чудеса китайского ширпотреба — вернулась и обрела формы игры на более крупные ставки. Девушки так сообщали о щедром поклоннике, чуткой матери и входе в клуб, а что, как не одинаковые вещи, делает людей сообщниками, адептами чьих-то идей?
Конечно, чаще нужно просто выполнить план! В душный предгрозовой день по десяти этажам дома передвигались две бабули, одна в соломенной шляпке, украшенной лентой и фруктами, другая — мутноглазая агроном-техник, обе полностью вспотевшие, с мокрыми лицами и коробкой из-под Вискаса в качестве вееров — позвонили мне. Мы говорили, тщетно пыталась я понять, в чем учение Иеговы, кроме того что йоу! Бога зовут так и что они на улице такой-то, дом 145. Нет, вы либо не знаете, либо что-то мне недоговариваете — невинные воскресные чтения Библии, сдается мне, приведут к овощеизации моей жизни, нееет, — это я стою и смотрю уже после разговора в замочную скважину и прижимаясь ухом к двери.
— Послушай, мы потратили столько времени!
— Но она хотела узнать о боге немного побольше. И тебе не кажется, что ее заинтересовал этот Адам, этот сад?
— Все это не важно! Главное — выполнить план!
И не стоять под стрелой.
Аля Фисенко, 2016 г.
Фотографии — Аля Фисенко
Аля Фисенко в 2014-2015 годах училась в Школе документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова.
ФИЛЬМОГРАФИЯ
- «Званый ужин», курсовая работа, 2015 г.
Материалы по теме
