В общем, в октябре тебе говорят, что твой фильм попал на IDFA (один из главных фестивалей документального кино в мире — прим. ред.) и начинаются танцы! Потом ты заполняешь кучу форм, пыл утихает, и вот в ноябре приезжаешь на фестиваль, а там тысяча режиссеров, твой фильм тонет в этом многообразии и ты вместе с ним.
Еще до того, как я прилетела в Амстердам, я знала, что буду там делать, потому что IDFA – монстр организации. Во-первых, у них все четко и понятно. Нет такого, что ты приезжаешь и не знаешь, куда тебе идти, кому звонить. Даже есть приложение со всем расписанием. Во-вторых, они все оплачивают: отель, перелет, дают командировочные. Каждый день начинается с кофе и круассанов, а заканчивается в баре, где все участники знакомятся и выпивают.
Возникает ощущение причастности к чему-то большому, ты маленький и фильм твой маленький, таких, как ты много, а фестиваль один и большой. По всему городу висят флаги, в каждом кафе наклеены афиши, по улицам гуляют люди с бейджами фестиваля, даже если захочешь, не заблудишься.
При этом я чувствовала себя потерянной, потому что это огромная индустрия и в первый раз потеряться легко. Фестиваль делится на IDFAcademy, Docs for Sale, IDFA Forum, DocLab, показы фильмов, вечеринки. А еще это был мой первый раз в Амстердаме. Из-за большого разнообразия появляется ощущение ограниченности. Я металась между двух огней, хотелось быть везде. В итоге я просто шла гулять по городу, смотрела в незашторенные окна. Можно было увидеть, как в одной комнате работает человек за компьютером, а в другой — дети смотрят мультики, где-то люди ужинают. На улице Красных фонарей женщины стоят в витринах, а мужчины их рассматривают, держатся стаями и стучат к ним в окна. Так походишь и вроде как кино посмотрел.
Сначала у меня была IDFAcademy – это четырехдневный воркшоп, каждый день встречи с режиссерами и профессионалами. Мастерклассы про копродукцию, тренировочные питчинги, встречи с тьюторами, там можно было обсуждать новые фильмы, над которыми работаешь, спрашивать совета, как развивать историю. И вот тут возникло другое ограничение — английский язык. У меня есть один проект в разработке, и я попробовала поговорить о нем с тьютором, но когда я рассказывала, то теряла процентов шестьдесят по смыслу, и собеседник такой «оооокей». Я тогда так на себя разозлилась, что сейчас учу английский.
Воркшоп в целом крутая возможность познакомиться с тем, как устроена индустрия документальных фильмов, как люди получают деньги на свои фильмы, как они их презентуют.
Мой фильм (дипломная работа в Школе документального кино и театра «Бумажные звезды» — прим.ред.) показывали в кинотеатре Tuschinski, это такое красивое здание в стиле ар-нуво. Вот если бы мне тогда сказали, что фильм, который я снимала в Анапе среди этих роз, столовских котлет и комаров, что его будут показывать в старейшем кинотеатре Амстердама, я бы не поверила. Ладно IDFA, но кинотеатр Tuschinski это уже слишком! Я после этого голландцев еще больше зауважала.
В Амстердаме любят документальное кино, ходят семьями. На фильмы основной программы сложно было попасть, в фойе полно народу. Но студенческая программа как будто не пользовалась особой популярностью. Мой фильм был как раз в студенческом конкурсе и на показе было мало людей, половина из них были русские, они и реагировали на фильм во время просмотра, хохотали, а европейцы как будто не совсем понимали некоторые моменты.
На Q&A было очень сложно. Это больная тема для меня, отдельное поле для развития, и совершенно другая роль, которую нужно осваивать.
Моя ошибка была в том, что я перепутала разговор со зрителями в кинотеатре с беседой с одногруппниками — режиссерами. Есть такие секреты про фильм, которые должен знать только ты и, может быть, небольшое количество людей, зрителю это не надо знать, можно испортить все впечатление о фильме. Польза обсуждения в том, чтобы помочь своему фильму дойти до зрителя, а не разоблачать то, что ты там наколдовал, еще больше запутывая. Профессиональный фокусник не будет рассказывать как он этот фокус сделал, и он не будет говорить: «Я вам только что показал дурацкий фокус!». Он будет стоять и очаровывать, и на себя еще напустит ауру загадочности. На Q&A надо говорить про готовое кино, такое, какое оно есть и никогда не говорить о нем, как о полуфабрикате, который был вот таким, а стал таким, это немножко про беспомощность. Хорошо, когда можешь отшутиться, рассказать историю или легенду, связанные с фильмом. Если есть спорные моменты, лучше заранее подумать о том, как будешь отвечать. Самое сложное, например, нормально ответить на вопрос: «Про что ваше кино?». В моем случае вопрос-убийца: «Почему вы переключились с одной героини на другую?».
Церемония награждения проходила в замке с большой вывеской: «Бал документалистов». Голландцы нас баловали шампанским и никто никого не мучил долгими речами.
По итогам в студенческом конкурсе выиграли два фильма: первый — про семейную пару, которая собирается отмечать сорок пять лет жизни вместе, второй фильм — об оккупационном Крыме.
Ну да, я расстроилась, что ничего не получила. Конечно, это ничего не значит, сам факт того, что я в Амстердаме ‑ это уже награда. Но я чувствовала себя элементом в неподходящей ячейке. На IDFA очень хотелось получить обратную связь от европейцев, но я ее практически не получила, как будто фильм прошел совсем незамеченным. С этим ощущением я выходила с церемонии награждения, и тут меня совершенно неожиданно хватает одна из членов жюри грузинка Саломе, и начинает рассказывать о том, как она боролась за мой фильм. Не совсем ясно прочерчены линии, любительская съемка, две девочки непонятные – вот это жюри не устроило. И я очень рада была услышать хоть что-то о своем фильме, и понять, что одним фильм может совсем не нравиться, а другим наоборот, Саломе оказалась со мной за одно. Это, по-моему, классно.
Я уехала с пониманием, какое кино нужно снимать, чтобы попадать на фестивали и выигрывать: бойкие, с понятным сюжетом, желательно на политическую тему, вызывающие резонанс среди зрителей, выражающие четкую авторскую позицию. Но мне такое кино снимать неинтересно, потому что открытий и исследований для меня в этом мало. Классно, что такие фестивали существуют. Но я к ним не принадлежу, как-то случайно туда занесло, а вообще мне в другую сторону. И от этого осознания стало очень легко. Хочется делать новое кино, которое меня лично касается, которое лично мне не дает спать, а совпадает это с трендами фестивалей или нет, это уже последнее дело.
Поездка в Амстердам в каком-то смысле стала переломной. Помимо фестиваля, у меня получилось прожить другую свою жизнь, отбросить лишнее, все заново пересчитать, увидеть северное море, в конце концов! А если это объединить, то получается очень ценный и масштабный опыт. Здорово, что все так сложилось.
Инна Омельченко, январь 2017 г.
Фото — Инна Омельченко
Инна Омельченко долгое время работала оператором на фриланс-проектах. В 2014 году попала в Летнюю Школу Русского репортера, где сняла дебютную работу – «У меня всё есть», после этого поступила в Школу документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова. В рамках школьного обучения сняла фильмы «Ямаха» и «Бумажные звезды». Последний фильм был отобран на фестиваль IDFA в студенческий конкурс. В 2016 в качестве одного из режиссеров снимала фильм про концертный тур Земфиры.
ФИЛЬМОГРАФИЯ
Режиссер
- «У меня все есть», док. 9 мин.,2014 г.
- «Ямаха», док., 38 мин., 2015 г.
- «Бумажные звезды», док. 41 мин. 2016 г.
Материалы по теме:
- НЕСНЯТОЕ КИНО.Наталия Мещанинова. Интерпретация — наше все
- НЕСНЯТОЕ КИНО. Беата Бубенец. Параллельная реальность
- НЕСНЯТОЕ КИНО. Наталия Мещанинова. Медовая волна
- НЕСНЯТОЕ КИНО. Инна Лесина. Чувство дома
- НЕСНЯТОЕ КИНО. Ксения Гагай. Куда я ушла
- НЕСНЯТОЕ КИНО. Аля Фисенко. Тетрис-философия
- НЕСНЯТОЕ КИНО. Маша Турчанинова. Антоколь
